Штурмовой удар самый эффективный кто и когда нанёс по фашистам?
Краткий ответ.
Двадцать шестого января тысяча девятьсот сорок третьего года лейтенант Сергей Смирнов и младший лейтенант Сергей Слепов на одноместных штурмовиках ИЛ-2 нанесли ракетно-бомбовый удар по 4-м эшелонам фашистов на станции Малороссийская Краснодарского края.
Полный ответ.
В результате налёта двух штурмовиков были уничтожены эшелон с горючим, два эшелона с боеприпасами и эшелон с танками. К тому же Сергей Смирнов и Сергей Слепов провели успешную воздушную разведку и выявили несколько целей для последующих штурмовых ударов полка. Кроме того, железнодорожное движение через эту станцию было полностью заблокировано, в результате чего вскоре нашим наступающим войскам достались богатые трофеи.
Вот как этот налёт и последующие события описаны в книге Героя Советского Союза Василия Емельяненко «Kpыло в крыло»:
«Охота»
Двадцать шестого января сорок третьего года над Ставрополем ветер гнал низкие облака. За ночь грязь припорошило мокрым снегом. Аэродром, который вчера был черным, к утру будто накрыли белой скатертью.
Из-за плохой погоды полетов не предвиделось. Телефонный аппарат молчал. Летчики с легкой руки майора Галущенко нашли себе развлечение: лепили тугие снежки и швыряли их, стараясь попасть в ствол сосны.
Вдруг к командиру полка вызвали двоих: лейтенанта Сергея Смирнова и младшего лейтенанта Слепова — его тезку и постоянного напарника в полетах. Смирнов — в длиннополом кожаном реглане, в меховых унтах с галошами; Сережа Слепов — повыше своего ведущего, посветлее волосами, у переносицы веснушки. Несмотря на оттепель, одет был по-полярному: в меховой комбинезон, на голове — шапка-ушанка.
Провожая их взглядами, мы недоумевали: «Неужели боевая задача в такую погоду? И почему тогда именно им? Ведь в полку есть более опытные летчики?»
Смирнов и Слепов долго не возвращались. Мы направились на КП посмотреть, что там происходит. Оказалось, сидят за одним столом с командиром полка. Он называет какие-то пункты, а Смирнов со Слеповым отмечают их у себя на картах.
Орудуя масштабными линейками и транспортирами, они проложили маршрут от Ставрополя до Тихорецка, затем влево на 90 градусов в сторону Краснодара и обратно на свой аэродром. Летчикам предстояло выполнить полуторачасовой полет по треугольному маршруту. Задача — разведка железнодорожных эшелонов на перегонах и станциях.
— Боеприпасы израсходовать по одному из обнаруженных составов, — сказал им командир. Конкретную цель он назвать не мог, ведь неизвестно, где там сейчас катят по рельсам железнодорожные составы, на каких станциях они стоят.
Трудный полет предстоял Смирнову и Слепову. И не только из-за непогоды. Было известно, что «мессершмитты» базировались близко от железной дороги, вдоль которой должны лететь два штурмовика — в Белой Глине и в самом Тихорецке — поворотном пункте на Краснодар. К тому же о наших самолетах, летящих вдоль железной дороги, могут сообщить по селектору с любого полустанка, откуда их заметят, а все станции прикрываются сильным зенитным огнем. Своих истребителей для сопровождения штурмовиков из-за плохой погоды не назначали.
Подготовка к полету подходила к концу, когда пропищал зуммер телефона — звонили из штаба дивизии. Командир схватил трубку и кому-то односложно отвечал: «Да… Да… Понятно».
— Для прикрытия выделяют два ЛАГГ-3, — положив трубку, сказал летчикам вмиг повеселевший командир полка. Смирнов и Слепов тоже просияли, да и у всех будто гора свалилась с плеч. Это был сюрприз. Не часто случается, чтобы двум штурмовикам выделяли прикрытие, да еще в такую погоду: ведь для воздушного боя нужна высота, а ее сегодня нет. Значит, этому полету командование дивизии, а может быть, даже и воздушной армии, придает большое значение.
Смирнов и Слепов заспешили к самолетам, мы тоже выбрались из прокуренного блиндажа на свежий воздух.
— Как по-твоему, — сказал кто-то, — по такой грязище «ястребки» взлетят?
Высказанное сомнение не было беспричинным. Штурмовик ИЛ-2 зарекомендовал себя как самый «проходимый» самолет. В любую грязь да еще с бомбовой нагрузкой штурмовик взлетал: и за это его качество мы низко кланялись его создателям. Истребителям же при раскисшем грунте взлететь было очень трудно: колеса увязали, а при даче полного газа легкий хвост поднимался, самолет низко «кланялся» и лопастями винта рубил землю.
Вот и теперь наша пара штурмовиков пошла на взлет, а истребителей техники все еще раскачивали за крылья и придерживали за стабилизатор, чтобы хвост не отделился от земли. Наконец и «ястребки» покатились с высоко задранными носами и, ко всеобщей радости, оторвались от вязкого грунта. Но сразу же после взлета у одного из ЛАГГов за хвостом потянулась полоса дыма — что-то случилось с мотором. Он пошел на посадку. «Ничего не получится с прикрытием, сейчас и второй пойдет следом за ним» — подумал каждый из нас. Ведь у истребителей особая тактика — «меча и щита»: ведущий атакует самолет противника, а задний защищает его с хвоста. У них один в поле не воин.
Но сверх ожидания один «ястребок» увязался за штурмовиками и вскоре скрылся за макушками сосен. Смелый парень!
Смирнов со Слеповым летели низко, курсом на северо-запад, обходя станцию Кавказскую справа. Здесь проходила линия фронта. Потом Смирнов повернул левее, приблизился к железной дороге и до предела снизил высоту — так противнику труднее обнаружить штурмовиков, укрывающихся за лесозащитной полосой.
На перегоне между станциями Рогачевская и Мирская Смирнов заметил стелющийся над землею дым: паровоз тяжело одолевал подъем, тащил товарный состав в сторону Тихорецка.
«Атаковать!» — мелькнула мысль, но рассудок подсказал, что еще рано. Оно бы, конечно, хорошо сразу освободиться от бомбового груза и лететь дальше налегке, но полет ведь только начался, не стоит раньше времени обнаруживать себя бомбежкой этого эшелона. Да и цель не очень заманчивая. Вот если бы нефтеналивной состав попался!..
Смирнов пометил этот эшелон на карте крестиком и записал время наблюдения. Вскоре нанес на карту еще один эшелон, двигавшийся тоже от фронта в тыл. Потом на берегу реки Челбас увидел скопившиеся в лесочке грузовики. «Фрицы без горючего загорают», — решил он и на всякий случай запомнил и это место.
Через несколько минут впереди показались крыши домов. Смирнов сориентировался: это, должно быть, Малороссийская, там и железнодорожная станция. Да, вот она. Чуть довернул к ней, заметил несколько эшелонов, а один из них сплошь составлен из цистерн. Вот это цель!! Если поджечь, начнутся взрывы, соседние составы тоже разбросает…
— Будем бить! — предупредил он Слепова.
У Смирнова мгновенно созрел план удара: пролететь еще немного на малой высоте в сторону Тихорецка — пусть немцы думают, что у штурмовиков другие дела, — потом развернуться обратно и внезапно проштурмовать.
Минуты две летели вдоль дороги, начали разворот. Видимость была плохая, и ведущий старался точнее подобрать курс, чтобы на станцию выйти не параллельно путям, а под небольшим углом: если серию бомб положить по эшелонам чуть наискосок, то их больше попадет в цель.
Вышли на боевой курс. Истребитель оживился: увеличил скорость, начал носиться сзади «змейкой», будто подгоняя своих подопечных. В расчетное время штурмовики взмыли, насколько позволяла облачность, и Смирнов увидел станцию: рядом с длинной цепочкой цистерн — еще три товарных состава, а на крайний с погрузочной площадки вползают танки…
Перед штурмовиками появились разрывы зениток, замельтешили трассы. Пологое снижение — выпустили залпом «эрэсы», ударили из пушек и пулеметов. Вспыхнула цистерна, полетели щепы с крыши товарного вагона, оттуда вырвался клуб дыма. Высота потеряна. Штурмовики пронеслись над самыми крышами составов и сбросили стокилограммовые бомбы.
На большой скорости вышли из зоны обстрела и снова взяли курс на Тихорецк. Смирнов оглянулся на Малороссийскую — там что-то густо дымило. «Так и должно быть, — подумал он, — ведь почти весь боезапас туда выложили. Выйдет время, еще бомбы начнут рваться».
При подлете к Тихорецку по штурмовикам вдруг ударили среднекалиберными: разрывы легли кучно, будто черный букет, и так близко, что самолет Смирнова тряхнуло, а истребитель мотнулся в сторону — самолет-то без брони… Ведущий снизился к самой земле, на Тихорецк решил не идти. Штурмовиков здесь, очевидно, ждали. Чего доброго, еще взлетят «мессеры», одному истребителю от них не отбиться. Тогда останется только прятаться в облака, еще потеряешь друг друга и задания до конца не выполнишь…
Полетели вдоль железнодорожной ветки на Краснодар. Обнаружили еще два эшелона и от Новодонецкой повернули на Ставрополь — домой!
Спокойно летели над безлюдной кубанской степью. Ни зениток тебе, ни войск противника. И задание теперь выполнено полностью. Немало ценных разведывательных данных успел нанести Смирнов на карту — будет работа для других!
Но вскоре хорошее настроение Смирнова стало портиться: сплошная пелена низких облаков начала угрожающе темнеть, с каждой минутой полета видимость ухудшалась. С чего бы это? Ведь облака не грозовые, да и час-то ранний…
Опасаясь потерять ориентировку, ведущий повернул влево — ближе к железной дороге, чтобы по ней наверняка выйти на Ставрополь. А облака все темнели. Вскоре на горизонте стал различим черный, как тушь, столб дыма. Он, словно гигантский смерч, подпирал пелену облаков и растекался под ними, будто нефть на воде. И там, откуда вздымался этот столб дыма, были видны отблески вспышек, как в сильную грозу.
Пожары на войне не диковина, но такого видеть еще не приходилось. «Что же это горит?» — подумал Смирнов. Взглянул на часы, на карту, и сердце у него екнуло: выходит, что пожар в Малороссийской! Подвернул поближе, чтобы получше рассмотреть и поточнее определиться. Так и есть! Горела станция Малороссийская, да как еще горела! Из-за густого дыма ничего нельзя было рассмотреть. Смирнов включил передатчик, крикнул: «Наша работа!» Самолет Слепова, шедший справа, ответил на это кренами, а истребитель выскочил вперед и крутнул «бочку». Лихой парень, ничего не скажешь!..
В то время, когда Смирнов наблюдал пожар в Малороссийской, в Ставрополь прилетел полковник Гетьман. Прошел почти год, как его перевели с 7-го гвардейского в дивизию, но к своему полку его тянуло. При удобном случае он старался заглянуть к нам, чтобы по душам побеседовать с летчиками и техниками. Беседы эти были на самые отвлеченные темы, во время которых отдыхаешь от войны. Комдив сам был некурящим — в жизни во рту папиросы не держал, — а тут вдруг завел разговор… о курении. И не для того, чтобы отговорить нас от этой пагубной привычки.
— Смотрю я на вас, — сказал он, — и думаю: почти все вы курильщики, но курить-то никто не умеет!
Мы сразу даже не нашлись, что на это возразить. Первым высказался Миша Талыков:
— Как же это, товарищ полковник, не умеем? — спросил он, а в его взгляде было и недоумение и обида. — Ведь все подряд курим, что дают: папиросы — так папиросы, а если махорку — так и махорку…
Галущенко поддержал Талыкова:
— А Дремлюк, так тот даже порох с дробью может, — дал он «прицельную очередь» по нашему главному оружейнику, самому заядлому курильщику в полку. Все засмеялись. Ведь знали, что Дремлюку было мало не только нормы, но и того, что ему всегда отдавали два некурящих — подполковник Кожуховский и Михаил Ворожбиев. А когда случались перебои с выдачей табачного довольствия, то инженер ходил по аэродрому со стальными глазами и смолил листья подсолнуха или картофельной ботвы.
Когда смех поутих, командир дивизии начал развивать свою мысль:
— Я разве о том, что курить? Вы курить не умеете. Посмотрите на ваши желтые пальцы. Неужели вам не стыдно перед девушками-оружейницами?
— Товарищ полковник, — недоумевает кто-то, — а как же без этого обойдешься? Курильщик без пожелтевших пальцев что телега без колес.
— Надо мундштучками обзавестись.
— Где же их взять?
— У многих вижу финские ножи с наборными рукоятками из плексигласа. Ведь делали их в ваших мастерских?
— Так это же ножи…
— Из того же плексигласа вам могут сделать мундштуки. Я думаю, что командир полка может дать указание начальнику мастерских? — Гетьман покосился на командира.
— Будет выполнено… — ответил тот.
— А табак прямо из карманов щепотью достаете с крошками и мусором, — продолжал командир дивизии. — Портсигарчики тоже можно сделать, жестяные коробочки приспособить или кисетами обзавестись… А как вы кромсаете газеты на козьи ножки? Почему заранее не порезать аккуратненько, чтобы стопочкой в портсигар или в кисет сложить?
В блиндаже все еще шел разговор о курении, тем временем Смирнов со Слеповым и сопровождавшим их истребителем приземлились.
Летчики почти бежали в своих огромных унтах, теряя в грязи калоши. Смирнов, поспешая впереди, думал: «Доложу командиру полка все по порядку, от начала до конца полета, а о Малороссийской — в заключение, на закусочку». Но когда в блиндаже он неожиданно увидел самого командира дивизии, то мысли начали путаться, многое из приготовленного для доклада улетучилось. Решил на ходу перестроиться, сразу взять быка за рога:
— Товарищ полковник, задание выполнено… На станции Малороссийской уничтожили четыре эшелона! Там пожар…
Смотрит Смирнов на Гетьмана и замечает, что тот сказанному ничуть не удивился, спокойно спросил:
— А почему вы полагаете, что уничтожили четыре эшелона?
Такого вопроса Смирнов не ожидал и, недолго думая, выпалил:
— Так вся же станция горит, куда им, этим эшелонам, деваться? — И осекся, зарделся, как девушка. Ведь начальству вопросов задавать не положено, нужно только отвечать. «Всегда так получается, — подумал Смирнов, — когда приходится разговаривать с большим начальством. Он тебя спрашивает о самом что ни на есть простом, а тебе кажется — мину подкладывает, вот и ляпнешь что-нибудь невпопад…»
Командир дивизии оставил Смирнова в покое и обратился к истребителю, стоявшему позади:
— А вы что скажете?
Летчик сделал шаг вперед. Он был в шлеме с завернутыми под резинку очков меховыми наушниками. По его рябоватым щекам катились струйки пота. Смирнов покосился на него и подумал: «Это, должно быть, от быстрой ходьбы да духоты, а не от робости». Истребитель было замешкался, но потом бойко доложил:
— Над Малороссийской, товарищ полковник, черно и дым коромыслом!
Гетьман улыбнулся:
— Все ясно…
«Эх, что же он об этих четырех эшелонах не сказал, — подумал Смирнов. — Может, так крутился, что и посчитать не успел? Лихо, парень, слетал, а толково доложить тоже не можешь. Иные так распишут — как картину…»
Отпуская летчиков, комдив сказал:
— Станцию Малороссийскую проверим, пошлем разведку. Смирнов вышел из блиндажа. Настроение у него испортилось. «Если до проверки дошло — значит, сомневается», — подумал он. Ушел подальше от КП, присел на пенек. Слепов тоже приплелся за своим ведущим, попыхивая самокруткой без мундштука.
Тем временем расчехляли штурмовики: к полетам готовились другие пары для ударов по обнаруженным Смирновым эшелонам. Раньше штурмовиков взлетели два истребителя, взяли курс на Малороссийскую. Смирнов догадался: разведчики-контролеры.
«Не ошиблись бы, вдруг примут за Малороссийскую другую, соседнюю станцию?»
Истребители вернулись как-то очень уж быстро. А может, Смирнову так показалось. Летчики доложили: на станции Малороссийской творится что-то невероятное — дым, огонь, взрывы. Близко подойти и что-нибудь рассмотреть не удалось.
Смирнов заметно повеселел: теперь уж проверять нечего, все ясно. К вечеру, однако, дошли слухи, что с другого аэродрома снова послали разведчика, на этот раз многоместный самолет с фотоаппаратами.
Смирнов опять ушел на свой пенек, ругая себя в душе. «Заварил кашу, вот теперь и проверяют без конца. Доложить бы мне только о пожаре, так нет же, дернуло за язык брякнуть о четырех эшелонах. А что, если какой из них успели с горящей станции вытащить?»
Стемнело. Смирнов все сидел в одиночестве. Вдруг кто-то подошел сзади, легонько тронул за плечо.
— Идем-ка в столовую… — Он узнал голос подполковника Кожуховского. — Сегодня на ужин свининка жареная… Жирная, жирная… — и потянул за рукав.
Смирнову совсем не хотелось жирной свинины, но он пошел с Эн-Ша.
— Сердце чует, что не дадут мне сегодня поспать… Оформлять наградные потребуют… — говорил Кожуховский. — А ты имей… имей в виду, что слово — это воробей… Вылетело — и нет его. А фотоснимок — документ. Поэтому и летали фотографировать.
После этих слов у Смирнова на душе полегчало, но за ужином он свои сто граммов все же «отказал» Сереже Слепову. Тот крепко потер ладони, расплылся в широкой улыбке:
— Ну что ж, еще один денек стерли… Воспримем с благодарностью! — Хорошо было Слепову, он даже попросил у официантки добавки.
После ужина Смирнов сразу пошел спать. Только уснул — кто-то начал тормошить. Открыл глаза — над ним склонился посыльный штаба:
— Вам со Слеповым срочно в штаб!
«Что за чертовщина? Зачем понадобились? — соображал Смирнов. — Может, наградной составляют, сведения какие нужны…» — вспомнил он разговор с Кожуховским.
В штабе Кожуховского не оказалось: после жирной свинины, наверное, почивал. Но был его заместитель, майор Гудименко, работавший как заведенная машина — без сна и отдыха. При появлении летчиков он поднялся со скамьи, без особой надобности одернул гимнастерку, пальцами провел под ремнем.
— Из штаба воздушной армии получена шифровка, — сказал Гудименко. — Срочно требуют подробное описание боевого полета со схемой удара по станции Малороссийской. Вот вам бумага: рисуйте, пишите.
Услышав это, Смирнов подумал: «Вот уже куда докатилось: до самой воздушной армии! И там решили проверять…»
Он положил перед собой лист бумаги, шепнул Слепову:
— Ну, пошла писать губерния…
Слепов после сытного ужина шутки не понял, ответил:
— Нет уж, пиши сам, ты ведущий. А я по таким делам не мастак. Буду только добавлять что помню.
Почти до утра писали они отчет о боевом вылете и чертили схему. Гудименко тем временем отстукивал на машинке двумя пальцами препроводительную. Потом прочитал отчет, заставил обоих расписаться и сказал:
— Теперь — отдыхать. В боевой расчет на двадцать седьмое командир приказал вас не включать. Смирнову снился черный дым…
…Шли дни. Разговоры о Малороссийской понемногу улеглись. Другие события отодвинули на второй план полет этой пары, закончившийся редким по эффективности результатом. Мы продолжали бить эшелоны, штурмовали засевшие в кубанском черноземе немецкие автоколонны, на дорогах оставались вереницы обгоревших автомашин.
Чтобы не отстать от наступающих войск, со Ставрополя мы перебазировались в Гетьмановскую, потом в Усть-Лабинскую — почти под Краснодар. Летать с этого сильно раскисшего летного поля пришлось очень много, а погода нас по-прежнему не баловала.
Как-то под вечер, когда летчики собрались на командном пункте и ожидали отправки на ужин («еще один денек стерли»), скрипнула дверь, и мы увидели затянутого в кожаный реглан плотного человека с маузером на боку. С нар посыпались как горох. Вскочили и командир полка с начальником штаба. Никто не ждал, что так внезапно нагрянет командующий 4-й воздушной армией генерал-лейтенант Науменко.
— Кто летал на Малороссийскую? — спросил он строго. Смирнов выступил вперед.
— Лейтенант Смирнов… с ведомым Слеповым. — А сам подумал: «Опять волынка с этой Малороссийской…»
— Кто Слепов? — командующий обвел взглядом летчиков, но никто не тронулся с места. Ответил командир полка:
— Не вернулся с боевого задания.
— Когда?
— Вчера.
Командующий присел на скамейку, разрешил сесть остальным.
— Станция Малороссийская занята нашими войсками, — сказал он. — Я высылал туда комиссию для определения эффективности удара. Сегодня сам летал смотреть. На станции сгорело четыре эшелона: один с горючим, два с боеприпасами, четвертый с танками. Путевое хозяйство настолько разрушено, что за четверо суток, вплоть до подхода туда наших войск, ни один эшелон не мог проследовать в сторону Тихорецка. Войскам достались богатые трофеи. Много эшелонов так и застряло на перегонах…
Смирнов сидел и смотрел в одну точку. Мысленно представлял атаку станции, самолет Сережи Слепова, качнувший с крыла на крыло… Вспомнились слова Сережи за ужином: «Воспримем с благодарностью». Смирнов не замечал теплых взглядов боевых друзей, сидевших рядом. Не увидел он, как Кожуховский, что-то быстро строчивший вслед за командующим, ободряюще кивнул в его сторону: «Знай, мол, наших!»
Генерал Науменко продолжал:
— Так вот, оказывается, что могут сделать два штурмовика при удачном выборе цели и снайперском ударе. Ведь им попадался не один эшелон, но летчики не стали размениваться на мелочи. Ведущий Смирнов терпеливо искал наилучшую цель и нашел ее…
Заключил командующий такими словами:
— Действия Смирнова и Слепова ставлю всем в пример. Лейтенант Смирнов представлен к правительственной награде. — Науменко пожал руку Смирнову, распрощался с остальными и улетел на своем У-2.
К какой награде представлялся Смирнов — никто из нас не знал.
А через два дня не вернулся и Смирнов. При штурмовке колонны противника у станицы Троицкой в мотор его самолета угодил снаряд. Штурмовик, рубя винтом и сбивая крыльями макушки деревьев, рухнул в лес по ту сторону линии фронта.
Под шелест гвардейского знамени, пламеневшего на весеннем кубанском ветру, перед выстроившимся полком читали приказ народного комиссара обороны И.В. Сталина. В нем ставились в пример всему летному составу Военно-Воздушных Сил действия двух летчиков нашего полка — Смирнова и Слепова. Всем авиационным частям предлагалось широко использовать в борьбе с железнодорожными и автомобильными перевозками в тылу противника примененный ими способ боевых действии. В приказе он был узаконен и назван «охотой». Смысл «охоты» — сам ищи и бей!
Приказ радостный, но суровыми оставались лица летчиков и техников: с нами в строю не было тех, кто прославил часть. В журнале боевых действий было записано: «Лейтенант Смирнов Сергей Иванович, рожд. 1913 г., член ВКП(б) с 1942 г., заместитель командира эскадрильи, 13.2.43 г. сбит зенитной артиллерией в районе Троицкая Краснодарского края на 46-м боевом вылете».
На стенде боевой славы полка появилась фотография Смирнова в черной рамке. Она висела рядом с фотографиями Мосьпанова, Руденко, Артемова, Шамшурина…
Смирнов сбит зенитной артиллерией… Он пришел в сознание, увидел: на полянке в одном месте валяется мотор, в другом — кабина, в третьем — хвостовая часть фюзеляжа. Поплелся подальше от этого места с распухшей ногой, опираясь на палку. Днем лежал в густых зарослях, наблюдал за свободно расхаживавшими по тропам фашистами. Пробирался три ночи… Полз через линию фронта, замирая при каждом хлопке осветительных ракет. Опасность — позади. Переходил вброд в унтах горный ручей, скрылся в кустах — удар по затылку, и что-то тяжелое навалилось на него сверху. Потом под конвоем — в Крым, Запорожье, Лодзь, Мосбург, Нердлинген — это уже недалеко от Мюнхена. Лагеря военнопленных. Строжайшая охрана, тяжелые работы, голод, болезни, смерти.
До плена Смирнов часто слышал слова «свобода» и «Родина». Слово «Родина» он почему-то связывал с пригорком, на котором стоит церквушка без креста, столпившиеся вокруг нее домики. Там, в костромских лесах, прошло его детство. А «свобода»? Это просто красивое слово, об истинном смысле которого даже задумываться не приходилось: ведь неволи он никогда не знал.
Теперь, в плену. Родиной казалось все, что пришлось изъездить и облетать, все люди, которых знал и просто видел, седьмой гвардейский… Свобода стала великим словом. «Бежать!» — решил Смирнов.
Не один Смирнов хотел бежать. Совершали побеги и другие. Многих ловили, расстреливали перед строем военнопленных.
Смирнов уже знал, что одному побега не совершить: один отдыхает, другой — на страже. Долго присматривались друг к другу двое и вдруг открылись: пехотинец-политрук Петр Мамаев и летчик Сергей Смирнов. Бежали с работы в туманное весеннее утро. Целый месяц ночами держали путь на юг, а потом месяц — на восток.
Чехословакия. Поиски партизан. Наконец встретились с человеком, который сказал:
— Здравствуйте, товарищи!
Партизанский отряд в лесу. Первый наземный бой для Смирнова. Он лежал в засаде у дороги. В руках автомат с самодельной ложей. Подарил его Смирнову командир русского партизанского отряда Репта. Было тихо, Смирнов слышал тиканье карманных часов «Омега». Тоже подарок Репты. Вспомнил первую встречу с командиром отряда.
— Так штурмовик, значит?
— Был штурмовиком.
— Ничего, еще будешь. Пока назначаю тебя комендантом аэродрома.
— Какого аэродрома?
— Нашего, что в лесу. Будешь со своей командой грузы с воздуха принимать. А с винтовкой коменданту таскаться негоже. Возьми этот автомат: не смотри, что ложа самодельная, главное — бой! — И всадил в земляной пол длинную очередь. Смирнов от неожиданности подпрыгнул, а Репта не моргнул глазом:
— Нравится?
— Нравится…
— Этого автомата не меняй, в хороших руках был, живучий, только ложу миной разнесло. Ему сносу не будет до самой победы… А часы у тебя есть?
— Нет…
— Без часов коменданту никак нельзя. Самолеты придется встречать по времени. Возьми «Омегу», хорошо идут. Привяжи бечевкой, чтобы не потерялись…
И стал Смирнов комендантом. Аэродром — поляна в лесу, куда сбрасывают на парашютах грузы. А теперь он лежит у дороги в засаде.
Из-за пригорка показались машины с карателями. Смирнов вместе с другими бросал гранаты, строчил по фашистам. Вел в лагерь пленных, нес добытое в этом бою оружие.
Потом Смирнов ходил на подрыв железнодорожного моста через реку Ваг. За эту операцию Репта угощал сливовицей, а вскоре учинил коменданту разнос.
Боеприпасы были на исходе, медикаменты кончились, сели аккумуляторные батареи у рации… Гитлеровцы стягивали крупные силы, окружали со всех сторон. Из-за непогоды самолетов не было несколько дней. Репта зачастил на аэродром.
— Как, комендант, думаешь: долго еще такая мура будет?
— Без карты-кольцовки предсказать трудно. Сюда бы Петра Семеновича Глущенко, — лучше любого метеоролога угадывает.
— А где этот Петро Семенович? Пошли за ним.
— Так это у нас в штурмовом полку техник такой есть…
— Далёконько, далёконько он отсюда… Ну а как же он там у вас погоду угадывает?
— Когда ложится спать, то натягивает на себя все: шинель, куртку, самолетный чехол — тепло создает. Если больные ноги и в тепле крутит, будет погода нелетная, а если, согревшись, успокоятся — значит ненастью конец. По ночам ему покоя не давали — со всех эскадрилий в его землянку звонки: «Что там Петро Семенович предсказывает на завтра?»
— Хорош гусь ваш Петро Семенович, если только в тепле может погоду угадывать…
Лишь на четвертые сутки в облаках начали появляться разрывы. Вечером на аэродроме появился Рента.
— Ну как, комендант, сегодня самолеты будут?
— Могут прилететь.
— Костры подготовили?
— Подготовили и бензином запаслись, чтобы лучше горели.
— Ну смотри не прозевай, а я в вашей землянке чуток вздремну.
Смирнов с заряженной ракетницей стоял в темени и напряженно прислушивался: не гудит ли? Нет, кроме свиста ветра в голых ветвях, ничего не слышно.
Был второй час ночи, истек назначенный срок прибытия самолета. Вдруг послышался знакомый гул.
— Зажигай! — скомандовал Смирнов и сам нажал спусковой крючок ракетницы. Красным шарик с шипением понесся ввысь. Из землянки выскочил Репта. Ему показалось, что костры плохо горят.
— Лей бензин! — кричит он.
По условному коду нужно было выпустить серию красных ракет, а не одну. Смирнов не может зарядить пистолет — ракета не входит. Пробует вторую, третью — то же самое. Догадался: картонные патроны от сырости разбухли. Гул мотора начал стихать.
— Расстреляю! — кричит Репта.
Смирнов выхватил нож, полоснул по патрону, зубами отодрал верхний слой картона — выстрел! Теперь уже Смирнов кричал на Репту:
— Обдирай ракеты, да зубами же!..
В небе гул, хлопки раскрывшихся парашютов…
…Отряд прорвался. Поход к Банской Быстрице — центру партизанского движения. Влились в бригаду подполковника Егорова.
Через 25 лет после войны у меня дома сидел живой, невредимый и внешне мало изменившийся Сергей Иванович Смирнов. Он в штатском. Главный инженер завода в Уфе. Заслуженный изобретатель РСФСР. За плечами — два института. Представляя его своей семье, я сказал:
— Это и есть тот самый знаменитый Смирнов, который вошел в историю.
— А может, лучше сказать «влип в историю»? — отшутился Сергей Иванович и зарделся, как когда-то в Ставрополе при докладе о четырех эшелонах.
— Да я имею в виду не твои приключения, а известный приказ Сталина о тебе со Слеповым.
Смирнов озадаченно уставился на меня: об этом он услышал впервые. Я вручил ему на память копию документа, с которого за давностью уже снят гриф «Секретно».
Тогда, при первой встрече, непривычно было смотреть на Смирнова, одетого в светло-серый, спортивного покроя костюм. Все казалось, будто он только что снял гимнастерку, ту самую, хлопчатобумажную, с привинченными к ней орденами. Снял на выходной, чтобы завтра снова надеть.
Совсем недавно Сергей Иванович ездил в Чехословакию на конференцию с докладом. В том городе — река Ваг. Долго стоял на берегу, вспомнил рухнувший мост и сливовицу, которой угощал Репта.
— У меня есть одно изобретение, — говорил мне Сергей Иванович, мягко окая. — По техническим показателям этот пресс высокого давления превосходит лучшие зарубежные образцы.
— Поздравляю!
— Рановато. Занимаюсь поисками завода для размещения заказа.
— Так это же легче, чем найти нефтеналивной эшелон на перегоне…
— Представь себе — труднее. Министерство приходится штурмовать, — улыбнулся Смирнов. — Но гвардейцы на полпути не останавливаются!
Знаменитый «охотник» и теперь в постоянном поиске. … А боевой награды за тот боевой вылет Смирнов так и не получил…
Читая воспоминания и мемуары, не перестаю удивляться, сколь несовершенной была система награждения отличившихся воинов во время Великой Отечественной войны!
Результат описанного боевого вылета тянет на миллионы рейхсмарок нанесенного фашистам ущерба, а трофеи наверняка с пользой применялись по фашистам — но командование полка, дивизии и воздушной армии не позаботилось о награждении воинов, совершивших самый эффективный штурмовой налёт Второй Мировой войны!
Приглашаю всех высказываться в Комментариях. Критику и обмен опытом одобряю и приветствую. В хороших комментариях сохраняю ссылку на сайт автора!
И не забывайте, пожалуйста, нажимать на кнопки социальных сетей, расположенные под каждой страницей сайта.
Продолжение тут…
